"Эрмитаж" "ночного губернатора" Петербурга Как потеряли и нашли изъятую коллекцию антиквариата осужденного главы. Тамбовской ОПС Барсукова (Кумарина)

Владимир Барсуков (Кумарин)

Гангстер № 1 ждет, когда ему вернут то, что генпрокурор оценил дороже содержимого Эрмитажа. Коллекцию утеряли после обыска 12 лет назад, а нашли в очень неожиданном месте.

На днях Дзержинский суд Петербурга поставил точку в феерии процессуального абсурда — удовлетворил иск адвоката Барсукова-Кумарина о возврате его подзащитному старинных картин, икон, скульптур, изъятых при обыске в конце августа 2007 года. «Фонтанка» узнала, как органы вдруг поняли, что произведения искусства исчезли, а розыск привел к утерянному делу о банальной краже. В конце концов артефакты увидел молодой следователь. Он ходил в школу, когда на Неве бушевали те африканские страсти.

В отличие от депутатов, годы забрасывающих эфир вербальным мусором, генпрокурор Юрий Чайка прославился, пожалуй, единственной нелепой репликой. Зато какой: «Эрмитаж просто отдыхает». Фраза датирована 27 августа 2007 года, произнесена им публично после обыска в квартире дома на Таврической улице в Петербурге, где его служебным образом поразило убранство покоев бессменного «тамбовского» лидера Барсукова-Кумарина. Сегодня босс всех боссов уже неоднократно осужден, впереди еще суд за организацию убийства Галины Старовойтовой, но речь не о нем.

Эмоция прокурора Федерации была услышана, и в тот же день вызванные солдаты до ночи грузили ценности в грузовики. Фургоны уехали, Кумарин остался в Москве. Новости устали от череды его обвинений. Шли годы.

Теперь даже адвокаты Кумарина уже сомневаются в датах. Но году так в 2012-м, при окончании расследования по покушению на миллиардера Васильева, защитники слегка поинтересовались: раз вывезенное добро не имеет отношения к вмененным эпизодам, то эрмитаж-то, извините, где? Сам Кумарин напирал на святое — отдайте хоть иконы.

Генерал Следственного комитета Халапов, в чьем производстве были сконцентрированы все материалы, сам изумился. В деле, по которому арт-драгоценности изымались, никаких следов не было. Вроде не он все это начинал, но, действительно, нехорошо получилось. Стали думать и гадать вместе.

В распоряжении «Фонтанки» есть том переписки. Документы наполнены десятками номеров уголовных дел, должностями, фамилиями, именами ведомств. Изложить это возможно лишь в публицистическом русле.

Раскопки родили версию — ценности приобщены к делу некоего Тюрина, которого искали по покушению на того же Васильева. Почему — непонятно, но не до этого. Дело нашли, но в осадке оказалось пусто. Наткнувшись на тупик, адвокаты пошли в Басманный суд с претензией.

Текли месяцы, судья что-то у кого-то мучительно запрашивал, и наконец нашли бумажку. Оттуда следовало, что антиквариат лежит где-то в полиции Центрального района Петербурга. Никто даже не понял, при чем тут они, но спросили именно с них. Там ответили короче — бред. Адвокаты народ липкий, они листочек предъявили. Покопались тщательней, чудом нашли остатки еще одной забытой переписки. Можно сказать, сюрреалистической. То есть в жанре с парадоксальным сочетанием форм.

Все, что, по мнению Юрия Чайки, круче, чем Эрмитаж, было давно приобщено к краже у непонятной петербурженки с рембрандтовской фамилией Данаева. Случилось же то несчастье в конце 90-х. Логике это не поддавалось, оставалось найти ее уголовное дело. Но дело оказалось утерянным.

Они покопались в архивах еще немного, а потом еще. И кто-то из вовлеченных в процесс следователей воскликнул: «Эврика!» То ли с верхней полки папка слетела, то ли из нижнего ящика стола что-то высунулось. Но направление было найдено — Центральный военно-морской музей в Петербурге.

В музей адвокаты отправились со следователем Центрального района. Ведь последние упоминания о приобщении живописи и бронзы были в их сгинувшем деле о таинственной краже. По пути авангардизм усиливался. Следователь повторял: «Когда эрмитаж изымали, я еще в школе учился».

Ответственный за хранилища Центрального военно-морского музея объяснил, что в те времена он не работал. Но должен все знать тогдашний директор музея Лялин. Но Лялин сидит в тюрьме. Можно, правда, воспользоваться почтой УФСИН. Извинения были приняты, а упорных ждал успех. Нашли того хранителя, который с удовлетворением вспомнил, что у них давно одна из комнат забита какими-то картинами, и притом абсолютно им не нужными. Чуть не произнес термин — «хлам». Мол, явились — не запылились.

Уставшие, но счастливые потирали руки, договаривались о грузчиках. Но плохо вы знаете государственные процедуры. В музей прилетел сигнал из органов — никому ничего не выдавать. Почему — непонятно, но не выдавать. Со стоном «Да когда же это все кончится!» адвокаты подают иск в Дзержинский суд с требованием устранить нарушения силовиков в виде их же бездействий. При этом защитники ставят приписку — если отдадите по-хорошему, то жаловаться на всю эту эпопею не будем. Во-первых, потому что сил уже нет. Во-вторых, первого достаточно.

20 августа 2019 года судья приговаривает — устранить. А 27 августа, точь-в-точь, когда 12 лет назад прошел обыск, Прокуратура Центрального района в лице сотрудника, в данном контексте с говорящей фамилией Верещагин, подает апелляцию. Если коротко, то так: не мы изымали, не нам и отдавать. И даже больше: пусть возвращает Следственный комитет Петербурга. И журналисту ясно, что СК города не участвовал ни в том обыске, ни в том расследовании, ни в этом мультике. Похоже, ведомство еще не знает, какая удача ему грозит.

Крайне занимательно еще и то, что на почве этой археологии рождаются мифы. Один из них «Фонтанка» с удовольствием представляет: среди картин был и автопортрет Кумарина, сегодня он тайно висит в загородном дворце в Вырице, где живет выживший после покушения Сергей Васильев. По ночам Васильев, трубно хохоча, кидает в него дротики. Не легенда, а именины вуду.

«Фонтанка» не смогла опросить тех простых российских пехотинцев, что выносили сокровища из квартиры Кумарина. Мы услышали лишь о мнении, на которое при той истерике никто не обратил внимания. Тогда к спецоперации по ликвидации копей вождя «тамбовских» подключили искусствоведа. Он интеллигентно наблюдал за шоу, а когда все же поинтересовались его экспертным мнением, то он его корректно дал: «Вещи красивые, не спорю. Большинство датируются началом двадцатого века. Музейной ценности не представляют никакой».

Оригинал этого материала